Юрий Шанин
Он был моим главным Учителем и Наставником. Учителя не стареют. По крайней мере, – в нашем представлении. И, вероятно, не я открыл сей оптико-психологический феномен.
Так было и с моим Учителем – языковедом космического масштаба профессором Андреем Александровичем Белецким.
… В течение 1990-1994 годов я достаточно регулярно приезжал к нему в Бучу. Он сидел за рабочим столом или шел мне навстречу, тяжело опираясь на деревянный посох. Эта могучая палица казалась творением Сергея Коненкова (хотя происхождение ее было более скромным). И Учитель виделся мне таким же, как и в 1948 году, когда мы встретились впервые.
![Андрей Александрович Белецкий (1911-1995)]()
При всей феноменальной необозримости филологических (и не только филологических) знаний, Андрей Александрович общался с нами, первокурсниками, как с равными, как с коллегами. Не помню, чтобы он с кем-то из нас говорил пренебрежительно, снисходительно или просто раздраженно. Хотя далеко не все мы были идеальными студентами (включая и автора этих строк). Андрей Александрович был всегда великодушен, добр и доброжелателен. Наши знания оценивал самое меньшее – на "хорошо". Раритетом была "тройка". А "двоек" не ставил никогда.
Что ж, как метко заметил один наш современник, "Гении часто переоценивают возможности своих ближних". А в гениальности Андрея Александровича у разумных людей сегодня уже нет сомнений.
Врожденная интеллигентность и уже упомянутая доброта в этом человеке органично и гармонично сочетались с бесстрашием и твердостью, когда речь шла о научных и моральных принципах. Например, когда в языкознании царила "теория четырех элементов" и "новое учение о языке" академика Марра, непокорный Андрей Александрович (тогда еще – сравнительно молодой ученый) осмеливался аргументирование не соглашаться со всемогущим языковедом. А было это в конце 40-х и начале 50-х годов прошлого (неужели прошлого?!) столетия…
Сотни ученых благодарны Андрею Александровичу как учителю и научному руководителю. Но немало диссертаций он отказался взять "под свое крыло", если ощущал ограниченность, профессиональную некомпетентность или напыщенную беспомощность автора. Одну из таких работ не согласился рекомендовать к защите, несмотря на сильное давление "сверху" (шла речь о директивной просьбе из отдела науки ЦК КПУ). На роскошно изданном томе некоего сановного "ученого" Андрей Александрович начертал красным карандашом: "Книга дышит здоровым невежеством". Да, кроме всего прочего, он был еще и мастером дефиниций.
Масштабы его знаний были поразительны: древнегреческий, новогреческий, санскрит, латынь, арабский, иврит, почти все современные европейские языки. И не только языки…
Вечером 31 декабря 1994 года приехал в Бучу, чтобы встретить 1995-й вместе с Учителем. Андрей Александрович предавался воспоминаниям. Рассказал, между прочим, о своих визитах к Максимилиану Волошину в Коктебель.
Время от времени, извинившись перед нами, поднимался из-за новогоднего стола и уходил в рабочий кабинет. Таких "рейсов" в тот вечер совершил пять или шесть. А уже после того, как мы благополучно встретили Новый год, нежданно прочел нам только что созданное, еще "тепленькое" эссе "Грань сознательного и подсознательного в "Незнакомке" Александра Блока". А за несколько месяцев до этого написал оригинальные работы "Слова и числа в поэзии Николая Гумилева" и "Silentium" Осипа Мандельштама".
С большим уважением и профессиональным вниманием относились к его работе не только филологи, но и археологи, биологи, историки, философы, математики…
Кафедру классической филологии и общего языковедения Киевского университета Андрей Александрович вел более тридцати лет. А с начала 80-х годов там же возглавил кафедру романской филологии. Думаю, если бы понадобилось, мог бы плодотворно заведовать кафедрой германистики или, предположим, арабистики…
Родился Андрей Александрович 12 августа 1911 года в Харькове – в семье учителей. Отец его, со временем – академик Александр Иванович Белецкий был литературоведом, известным далеко за пределами Украины. Сын избрал языкознание. Он был филологом милостью Божией…
Во время одного из визитов в уже упомянутый домик в Буче (профессор на пенсии прожил тут последние семь лет: здесь принимал коллег, зарубежных друзей и друзей отечественных, представителей издательства и просто гостей) на его рабочем столе я увидел "Русско-ивритский словарь" и монографию "Спорные вопросы грамматики китайского языка". Учитель сокрушенно сказал: "Что-то стал подзабывать японский и венгерский…"
Память до самого последнего дня имел прекрасную. Буквально "километрами" мог читать наизусть величественные строки Гомера или Еврипида, сцены из комедий Плавта, целые страницы санскритских и арабских текстов…
А в юности Андрей Александрович больше всего увлекался астрономией, географией и биологией. И лишь поздней занялся историей и литературой античного мира и древними языками. Был прекрасным переводчиком. Ему принадлежат первые переводы на украинский язык некоторых романов Жюля Верна и Вальтера Скотта. Профессор Андрей Белецкий подарил украинским читателям многие произведения античных авторов – Гомера, Эзопа, Анакреонта, Архилоха, Фукидида, Горация, Вергилия…
Прекрасно рисовал. Иногда вырезал из дерева экзотические фигурки, умело их стилизуя. Потом – дарил друзьям. Дальнейший путь многих из этих талантливых творений неизвестен. А порой…
Одну из фигурок Андрея Александровича старый знакомый неожиданно увидел в … Берлинском этнографическом музее. Под скульптуркой стояла надпись: "Деревянное изображение Бога Солнца. Восточная Африка. Вторая половина XVIII века". Но автор в сей мистификации не виновен…
На протяжении многих лет был вице-президентом Общества дружбы "СССР-Греция". Неоднократно посещал Элладу и Кипр. Последняя поездка состоялась в 1994 году. Ходить уже было очень трудно. И тут Андрей Александрович в прямом и переносном смысле ощутил выражение "носить на руках". Ибо в Греции авторитет ученого всегда и неизменно оставался предельно высоким. Ведь, кроме всего прочего, среди гостеприимных хозяев часто случались и его ученики, которых профессор Белецкий тактично и последовательно приобщал к их родной истории и культуре в стенах киевского университета. "Нас, греков, он научил любить Грецию! – сказал мне однажды Димитрис Баколас.
А первая поездка в Грецию состоялась еще в 1955 году в приятном обществе Ильи Эренбурга и Бориса Полевого. И еще через три года – "в паре" с патриархом Всея Руси Алексием. И не случайно, конечно, пожелал встретиться с профессором Белецким вице-министр иностранных дел Греции, посетивший Киев в 1994 году. Прислал за Андреем Александровичем машину в Бучу. Встреча переросла в обширное интервью. Вернувшись домой, грустно сказал: "Что-то не припомню подобного внимания со стороны наших руководителей".
Впрочем, это была скорей не грусть, а ирония, сарказм… Что ж, "Нет пророка в своем отечестве" – сказано еще задолго до нас. И не только сказано, но и записано. Да, владея десятками языков, профессор Белецкий часто не находил общего языка с начальством. И, поверьте, не по своей вине.
В минуты редкого отдыха… нет, – в редкие минуты отдыха звонил иногда из Бучи в Ирпень – своему другу и коллеге, талантливому патриарху переводчиков Украины Григорию Порфирьевичу Кочуру. И начиналась игра двух нестареющих филологов. Они, например, взапуски переводили хрестоматийное "Птичка божия не знает на заботы, ни труда…" на древнегреческий, новогреческий, латынь, арабский, санскрит. И читали по телефону свои переводы друг другу.
В течение многих лет Андрей Александрович и его жена Татьяна Николаевна Чернышева осуществляли этнографические экспедиции в южные регионы Украины, увлеченно исследуя говоры и диалекты греков, живущих в Крыму, Приазовье, Донбассе.
Упорно, догматично и диктатурно осуществляя "стирание граней" между народами и культурами, советская власть лишила тех греков письменности. Поверьте, сие – не фраза и не ораторская фигура. В 30-е годы типографские машины и кассы шрифтов демонтировались и торжественно сбрасывались в море. Ну как тут не вспомнить разрушение храмов в те же 30-е!
Заслуга возрождения греческой письменности (которая забывалась без материальной базы) и сохранения литературы причерноморских и приазовских греков принадлежит Андрею Александровичу и Татьяне Николаевне. Благодаря им культурному миру теперь известны имена поэтов и прозаиков – украинских греков, пишущих на родном языке.
Вместе с самоотверженными супругами принимали участие в экспедициях и студенты. Они же посещали кафедральный факультатив новогреческого языка. Так были подготовлены несколько десятков неоэллинистов. Лучшие из них работают сейчас преподавателями, переводчиками, сотрудниками дипломатических учреждений. Среди самых преданных и талантливых – профессор Нина Федоровна Клименко, возглавившая созданную недавно кафедру неоэллинистики в КГУ. Профессор Александр Данилович Пономарив ведет кафедру стилистики и стал преемником Андрея Александровича на посту председателя Общества дружбы "Украина-Греция". Доцент кафедры неоэллинистики и сотрудник Института языкознания НАНУ Евгений Константинович Чернухин недавно защитил весьма интересную диссертацию по греческим рукописям в книгохранилищах Украины…
Белецкий и Чернышева. Антонимичные фамилии талантливо неутомимой четы Андрей Александрович оригинально (как всегда!) отразил в их общем экслибрисе, который воплотил в виде панды: черно-белый бамбуковый медведь!
Да, и рисовал профессор Белецкий тоже прекрасно. К одному из его юбилеев в Университете была устроена выставка графических работ Андрея Александровича – своеобразные и четкие представления о времени и пространстве…
Очень любил Учитель держать в руке (или просто иметь перед глазами) что-нибудь весомое, материальное, естественное. На его рабочем столе лежали деревянные и металлические брусочки (служили и как пресс-папье), иногда – молоток или громадная шишка с какого-то экзотического дерева. И обязательно – не только ручки, фломастеры и великолепно отточенные карандаши, а и малые и большие кисти. На стене – огромная карта Греции и всего Архипелага. И – стеллажи с книгами. Но тут, в Буче, их было обидно мало. Об этом речь впереди…
В трудной, по-эдиповски трагичной жизни Андрея Александровича было немало прекрасного. Так, ему повезло с учителями. Успешным и радостным вступлением в царство филологии, кроме родителей (от Александра Ивановича – знание латыни и греческого, от Марии Ростиславовны – французского и немецкого языков), ученый многим обязан известному индологу профессору П.Г. Риттеру, египтологу и профессору-классику В.М. Державину. А поздней, под влиянием академика Л.А. Булаховского (руководитель его дипломной работы "Типология языков СССР") Андрей Александрович решил специализироваться в сфере сравнительно-исторического языкознания на базе индо-европейских языков. И было это еще в пору студенческую, когда учился на гуманитарных факультетах харьковских вузов.
Тут же и тогда же начал (без отрыва от учебы) и свою трудовую деятельность: сначала как библиотечный работник, а потом уже и как педагог.
…Пришла война. В сентябре 1941 года семья Белецких эвакуировалась в Томск. Как преподаватель латыни, древнегреческого и античной литературы Андрей Александрович работал на кафедре классической филологии Томского университета. Летом 1943 года защитил кандидатскую диссертацию "Номинальная композиция в древнегреческом языке". Кстати, это была уже вторая диссертация. А первая, совсем на другую тему (посвящена истории Древнего Египта), во время эвакуации была утрачена. Впрочем, как и авторский интерес к ней.
…Связи с томичами сохранились на всю жизнь. Уже в бытность председателем секции классической филологии Всесоюзного научно-методического совета по высшему филологическому образованию (возглавлял ее 12 лет!), Андрей Александрович с особым почтением и любовью относился к Элизе Федоровне Молиной – профессору, образованнейшему лингвисту, которая заведовала кафедрой классической филологии и общего языкознания Томского университета. Ведь именно на этой кафедре Андрей Александрович в полную силу начал преподавать дисциплины, ставшие впоследствии делом всей его жизни…
В 1944 году поступил в докторантуру в Москве. Одновременно преподавал новогреческий язык в Высшей дипломатической школе Министерства иностранных дел СССР.
После освобождения Киева семья Белецких переехала в столицу Украины. Тут в 1950 году Андрей Александрович завершает докторскую диссертацию и успешно защищает ее в Москве. Через два года выходит монография "Принципы этимологических исследований".
Руководя кафедрой в КГУ, на общественных началах работает в Институте языкознания и в Институте археологии АН УССР.
Но возможность свободных лингвистических публикаций открылась перед ним лишь после знаменитой дискуссии 1950 года, когда был поколеблен незыблемый авторитет академика Н.Я. Марра. Однако тут – не место для перечисления всех работ А.А. Белецкого: это уже сделано в специальных статьях. Тем более, что и невозможно перечислить, назвать все гуманитарные интересы этого удивительного человека и многогранного ученого. Лишь за последние пять лет своей жизни он подготовил фундаментальные исследования: "Топонимика Крыма", "Говоры греков на территории бывшего СССР", "Этимологические этюды", "Мифология народов дальнего Востока", учебник по языкознанию "Речь о языке" (который читается как приключенческий роман) и многое другое. Пока издана лишь последняя из названных работ. Остальные ждут издателей…
В доме Белецких (сначала на Крещатике, а затем – на Русановке) всегда была открыта дверь для тех, кто нуждался в поддержке и добром слове. Не говоря уж о знаниях. Одинаково радушно принимали тут и иностранного дипломата, и начинающего поэта, и робкого студента-первокурсника. Бывали здесь Юнна Мориц, Иван Драч, Иван Дзюба, Юрий Щербак, Виталий Коротич, Мирон Петровский, Вадим Скуратовский и еще многие тогда молодые, имена которых теперь известны всем. И привечали их тут и в самые неласковые дни их жизни – во дни гонений.
Понятно, что начальство не жаловало Андрея Александровича и Татьяну Николаевну: в жизни их было немало "черных периодов". И еще печальней то, что коллеги по кафедре не всегда осмеливались поддержать, защитить своих наставников. Но супруги не сдавались, не отступили ни разу.
Еще более грустно и даже трагично другое. Как верно заметил однажды Вадим Скуратовский, "Андрей Александрович Белецкий, гениальный лингвист и глобальный ученый, современным обществом оказался востребован, в лучшем случае, наполовину".
…В один из самых нелегких периодов своей жизни Андрей Александрович предложил Киевскому университету купить его личную библиотеку. Реакции не последовало. Тогда он предложил библиотеку в дар родному вузу. В ответ – снова молчание. И лишь после этого профессор обратился к грузинским коллегам…
Через некоторое время из Тбилисского университета приехали библиографы и с благодарностью приобрели уникальное собрание. И тогда у Андрея Александровича появилась реальная возможность купить домик в Буче…
Именно тут завершил он перевод на украинский язык "Историй" Геродота, снабдив бессмертный труд "отца истории" предисловием, исчерпывающими комментариями и примечаниями.
А в самые трудные дни Андрею Александровичу помогало чувство юмора – прирожденное чувство юмора гармоничного интеллектуала. Так, семье Белецких, к сожалению, пришлось вдосталь общаться с медиками. Как-то даже обратились к модному экстрасенсу. Но, увы, не помог…
После очередной бесполезной встречи Андрей Александрович горько усмехнулся и сказал: "Ну разве это экстрасенс?! Нет, это – какой-то экстранонсенс!"
В конце 40-х годов абсолютно все студенты-филологи должны были заниматься "военным переводом". И когда декан факультета обратился к профессору с вопросом, изучают ли проблемы военного перевода студенты-классики, Андрей Александрович, имитируя полную серьезность, ответил: – А как же! Как раз сейчас мои студенты переводят "Записки о Галльской войне" Гая Юлия Цезаря". И декан был удовлетворен.
В период, когда в университете развернулась кампания борьбы "за каждую учебную секунду", Андрей Александрович однажды задержался в Академии наук. И был встречен у дверей аудитории проректором, строго вопросившим: – Как же это Вы так, уважаемый профессор Белецкий, опоздали на целых четыре минуты!
Андрей Александрович в шутливом отчаянии развел руками и сказал: – Помилуйте, ну как я могу опоздать на свою собственную лекцию?! Когда я прихожу, тогда она и начинается!"
Вечером 10 апреля 1995 года профессор, как всегда, направился в кабинет, чтобы сделать традиционные дневниковые записи. Но до стола не дошел. Смерть наступила почти мгновенно.
…Остались десятки школьных тетрадей, исписанных его рукой: непревзойденный каллиграфический почерк ученого, такой же неповторимый, как и он сам. Да, все редакции спокойно принимали его рукописи (именно РУКОПИСИ), не требуя машинописного варианта. Ибо это были современные манускрипты в самом высоком значении этого слова.
Вспомнился еще и такой эпизод. Волею судьбы (а точнее, – подчиняясь служебным интересам мужа-предпринимателя) оказалась в Киеве наша зарубежная коллега Патрисия Амабель Сакони – испанка итальянского происхождения, живущая в Аргентине.
Написав диссертационную работу по идиллиям Феокрита (вспомните Евгения Онегина, который "Бранил Гомера, Феокрита"), Патрисия решила защититься в Киевском университете. И я был приглашен быть одним из оппонентов.
Молодая испанка высказала пожелание, чтобы ее диссертацию прочел Андрей Александрович. И, если сможет, выступил на защите. Но ни желания, ни сил ехать в Киев, Учитель не имел. И даже на просьбу Патрисии – разрешить ей приехать в Бучу для беседы – сперва ответил отрицательно. Мотивируя свой отказ тем, что, мол, давно уже не говорил по-испански. А изъясняться с гостьей на чужом для нее языке (немецком или английском) считал просто неприличным…
Пришлось мне мобилизовать все свои дипломатические способности. И в конце-концов Андрей Александрович согласился. После того, как я напомнил профессору, что, между прочим, первая его научная публикация (еще в 1935 году) была посвящена творчеству Лопе де Вега. И в условленный день мы сели в машину (Патрисия, переводчица из Интуриста, профессор Ф.А. Никитина и я) и муж диссертантки повез нас в Бучу.
Первые минут десять "обе высокие разговаривающие стороны" чувствовали себя немного скованно, однако разумные речи и приятная внешность диссертантки сделали свое дело. Андрей Александрович ожил, оттаял и заговорил на языке Сервантеса и Веласкеса, с каждой минутой все более воодушевляясь. А когда он напамять стал читать целые сцены из Fuente Ovechuna ("Овечий источник") Лопе де Вега, Патрисия вдруг упала на колени и, молитвенно воздев руки и с обожанием глядя на Учителя, воскликнула: "Потрясающе! Даже у нас в Аргентине никто так прекрасно не говорит по-испански!"
А потом Андрей Александрович дал "добро" на защиту, написав лаконичный отзыв.
…В последние годы – полуслепой и полуглухой (очень неохотно порой все же пользовался слуховым аппаратом), Андрей Александрович Белецкий слышал и видел все гораздо лучше, чем тысячи его абсолютно здоровых современников. Ибо не только видел и слышал, но и прекрасно понимал. И не терял веры в жизнь, которую очень любил. Несмотря на всю неустроенность и жестокость этой самой жизни. И как-то не получается думать об Андрее Александровиче в прошедшем времени. И высочайшее счастье – иметь такого Учителя. Который остается учителем навсегда.
И сегодня, через шесть лет после его смерти, это стало особенно ясно: не к кому в Киеве обратиться с вопросами, на которые мог ответить лишь он один, только он…
"Музейний простір України"
Он был моим главным Учителем и Наставником. Учителя не стареют. По крайней мере, – в нашем представлении. И, вероятно, не я открыл сей оптико-психологический феномен.
Так было и с моим Учителем – языковедом космического масштаба профессором Андреем Александровичем Белецким.
… В течение 1990-1994 годов я достаточно регулярно приезжал к нему в Бучу. Он сидел за рабочим столом или шел мне навстречу, тяжело опираясь на деревянный посох. Эта могучая палица казалась творением Сергея Коненкова (хотя происхождение ее было более скромным). И Учитель виделся мне таким же, как и в 1948 году, когда мы встретились впервые.
При всей феноменальной необозримости филологических (и не только филологических) знаний, Андрей Александрович общался с нами, первокурсниками, как с равными, как с коллегами. Не помню, чтобы он с кем-то из нас говорил пренебрежительно, снисходительно или просто раздраженно. Хотя далеко не все мы были идеальными студентами (включая и автора этих строк). Андрей Александрович был всегда великодушен, добр и доброжелателен. Наши знания оценивал самое меньшее – на "хорошо". Раритетом была "тройка". А "двоек" не ставил никогда.Что ж, как метко заметил один наш современник, "Гении часто переоценивают возможности своих ближних". А в гениальности Андрея Александровича у разумных людей сегодня уже нет сомнений.
Врожденная интеллигентность и уже упомянутая доброта в этом человеке органично и гармонично сочетались с бесстрашием и твердостью, когда речь шла о научных и моральных принципах. Например, когда в языкознании царила "теория четырех элементов" и "новое учение о языке" академика Марра, непокорный Андрей Александрович (тогда еще – сравнительно молодой ученый) осмеливался аргументирование не соглашаться со всемогущим языковедом. А было это в конце 40-х и начале 50-х годов прошлого (неужели прошлого?!) столетия…
Сотни ученых благодарны Андрею Александровичу как учителю и научному руководителю. Но немало диссертаций он отказался взять "под свое крыло", если ощущал ограниченность, профессиональную некомпетентность или напыщенную беспомощность автора. Одну из таких работ не согласился рекомендовать к защите, несмотря на сильное давление "сверху" (шла речь о директивной просьбе из отдела науки ЦК КПУ). На роскошно изданном томе некоего сановного "ученого" Андрей Александрович начертал красным карандашом: "Книга дышит здоровым невежеством". Да, кроме всего прочего, он был еще и мастером дефиниций.
Масштабы его знаний были поразительны: древнегреческий, новогреческий, санскрит, латынь, арабский, иврит, почти все современные европейские языки. И не только языки…
Вечером 31 декабря 1994 года приехал в Бучу, чтобы встретить 1995-й вместе с Учителем. Андрей Александрович предавался воспоминаниям. Рассказал, между прочим, о своих визитах к Максимилиану Волошину в Коктебель.
Время от времени, извинившись перед нами, поднимался из-за новогоднего стола и уходил в рабочий кабинет. Таких "рейсов" в тот вечер совершил пять или шесть. А уже после того, как мы благополучно встретили Новый год, нежданно прочел нам только что созданное, еще "тепленькое" эссе "Грань сознательного и подсознательного в "Незнакомке" Александра Блока". А за несколько месяцев до этого написал оригинальные работы "Слова и числа в поэзии Николая Гумилева" и "Silentium" Осипа Мандельштама".
С большим уважением и профессиональным вниманием относились к его работе не только филологи, но и археологи, биологи, историки, философы, математики…
Кафедру классической филологии и общего языковедения Киевского университета Андрей Александрович вел более тридцати лет. А с начала 80-х годов там же возглавил кафедру романской филологии. Думаю, если бы понадобилось, мог бы плодотворно заведовать кафедрой германистики или, предположим, арабистики…
Родился Андрей Александрович 12 августа 1911 года в Харькове – в семье учителей. Отец его, со временем – академик Александр Иванович Белецкий был литературоведом, известным далеко за пределами Украины. Сын избрал языкознание. Он был филологом милостью Божией…
Во время одного из визитов в уже упомянутый домик в Буче (профессор на пенсии прожил тут последние семь лет: здесь принимал коллег, зарубежных друзей и друзей отечественных, представителей издательства и просто гостей) на его рабочем столе я увидел "Русско-ивритский словарь" и монографию "Спорные вопросы грамматики китайского языка". Учитель сокрушенно сказал: "Что-то стал подзабывать японский и венгерский…"
Память до самого последнего дня имел прекрасную. Буквально "километрами" мог читать наизусть величественные строки Гомера или Еврипида, сцены из комедий Плавта, целые страницы санскритских и арабских текстов…
А в юности Андрей Александрович больше всего увлекался астрономией, географией и биологией. И лишь поздней занялся историей и литературой античного мира и древними языками. Был прекрасным переводчиком. Ему принадлежат первые переводы на украинский язык некоторых романов Жюля Верна и Вальтера Скотта. Профессор Андрей Белецкий подарил украинским читателям многие произведения античных авторов – Гомера, Эзопа, Анакреонта, Архилоха, Фукидида, Горация, Вергилия…
Прекрасно рисовал. Иногда вырезал из дерева экзотические фигурки, умело их стилизуя. Потом – дарил друзьям. Дальнейший путь многих из этих талантливых творений неизвестен. А порой…
Одну из фигурок Андрея Александровича старый знакомый неожиданно увидел в … Берлинском этнографическом музее. Под скульптуркой стояла надпись: "Деревянное изображение Бога Солнца. Восточная Африка. Вторая половина XVIII века". Но автор в сей мистификации не виновен…
На протяжении многих лет был вице-президентом Общества дружбы "СССР-Греция". Неоднократно посещал Элладу и Кипр. Последняя поездка состоялась в 1994 году. Ходить уже было очень трудно. И тут Андрей Александрович в прямом и переносном смысле ощутил выражение "носить на руках". Ибо в Греции авторитет ученого всегда и неизменно оставался предельно высоким. Ведь, кроме всего прочего, среди гостеприимных хозяев часто случались и его ученики, которых профессор Белецкий тактично и последовательно приобщал к их родной истории и культуре в стенах киевского университета. "Нас, греков, он научил любить Грецию! – сказал мне однажды Димитрис Баколас.
А первая поездка в Грецию состоялась еще в 1955 году в приятном обществе Ильи Эренбурга и Бориса Полевого. И еще через три года – "в паре" с патриархом Всея Руси Алексием. И не случайно, конечно, пожелал встретиться с профессором Белецким вице-министр иностранных дел Греции, посетивший Киев в 1994 году. Прислал за Андреем Александровичем машину в Бучу. Встреча переросла в обширное интервью. Вернувшись домой, грустно сказал: "Что-то не припомню подобного внимания со стороны наших руководителей".
Впрочем, это была скорей не грусть, а ирония, сарказм… Что ж, "Нет пророка в своем отечестве" – сказано еще задолго до нас. И не только сказано, но и записано. Да, владея десятками языков, профессор Белецкий часто не находил общего языка с начальством. И, поверьте, не по своей вине.
В минуты редкого отдыха… нет, – в редкие минуты отдыха звонил иногда из Бучи в Ирпень – своему другу и коллеге, талантливому патриарху переводчиков Украины Григорию Порфирьевичу Кочуру. И начиналась игра двух нестареющих филологов. Они, например, взапуски переводили хрестоматийное "Птичка божия не знает на заботы, ни труда…" на древнегреческий, новогреческий, латынь, арабский, санскрит. И читали по телефону свои переводы друг другу.
В течение многих лет Андрей Александрович и его жена Татьяна Николаевна Чернышева осуществляли этнографические экспедиции в южные регионы Украины, увлеченно исследуя говоры и диалекты греков, живущих в Крыму, Приазовье, Донбассе.
Упорно, догматично и диктатурно осуществляя "стирание граней" между народами и культурами, советская власть лишила тех греков письменности. Поверьте, сие – не фраза и не ораторская фигура. В 30-е годы типографские машины и кассы шрифтов демонтировались и торжественно сбрасывались в море. Ну как тут не вспомнить разрушение храмов в те же 30-е!
Заслуга возрождения греческой письменности (которая забывалась без материальной базы) и сохранения литературы причерноморских и приазовских греков принадлежит Андрею Александровичу и Татьяне Николаевне. Благодаря им культурному миру теперь известны имена поэтов и прозаиков – украинских греков, пишущих на родном языке.
Вместе с самоотверженными супругами принимали участие в экспедициях и студенты. Они же посещали кафедральный факультатив новогреческого языка. Так были подготовлены несколько десятков неоэллинистов. Лучшие из них работают сейчас преподавателями, переводчиками, сотрудниками дипломатических учреждений. Среди самых преданных и талантливых – профессор Нина Федоровна Клименко, возглавившая созданную недавно кафедру неоэллинистики в КГУ. Профессор Александр Данилович Пономарив ведет кафедру стилистики и стал преемником Андрея Александровича на посту председателя Общества дружбы "Украина-Греция". Доцент кафедры неоэллинистики и сотрудник Института языкознания НАНУ Евгений Константинович Чернухин недавно защитил весьма интересную диссертацию по греческим рукописям в книгохранилищах Украины…
Белецкий и Чернышева. Антонимичные фамилии талантливо неутомимой четы Андрей Александрович оригинально (как всегда!) отразил в их общем экслибрисе, который воплотил в виде панды: черно-белый бамбуковый медведь!
Да, и рисовал профессор Белецкий тоже прекрасно. К одному из его юбилеев в Университете была устроена выставка графических работ Андрея Александровича – своеобразные и четкие представления о времени и пространстве…
Очень любил Учитель держать в руке (или просто иметь перед глазами) что-нибудь весомое, материальное, естественное. На его рабочем столе лежали деревянные и металлические брусочки (служили и как пресс-папье), иногда – молоток или громадная шишка с какого-то экзотического дерева. И обязательно – не только ручки, фломастеры и великолепно отточенные карандаши, а и малые и большие кисти. На стене – огромная карта Греции и всего Архипелага. И – стеллажи с книгами. Но тут, в Буче, их было обидно мало. Об этом речь впереди…
В трудной, по-эдиповски трагичной жизни Андрея Александровича было немало прекрасного. Так, ему повезло с учителями. Успешным и радостным вступлением в царство филологии, кроме родителей (от Александра Ивановича – знание латыни и греческого, от Марии Ростиславовны – французского и немецкого языков), ученый многим обязан известному индологу профессору П.Г. Риттеру, египтологу и профессору-классику В.М. Державину. А поздней, под влиянием академика Л.А. Булаховского (руководитель его дипломной работы "Типология языков СССР") Андрей Александрович решил специализироваться в сфере сравнительно-исторического языкознания на базе индо-европейских языков. И было это еще в пору студенческую, когда учился на гуманитарных факультетах харьковских вузов.
Тут же и тогда же начал (без отрыва от учебы) и свою трудовую деятельность: сначала как библиотечный работник, а потом уже и как педагог.
…Пришла война. В сентябре 1941 года семья Белецких эвакуировалась в Томск. Как преподаватель латыни, древнегреческого и античной литературы Андрей Александрович работал на кафедре классической филологии Томского университета. Летом 1943 года защитил кандидатскую диссертацию "Номинальная композиция в древнегреческом языке". Кстати, это была уже вторая диссертация. А первая, совсем на другую тему (посвящена истории Древнего Египта), во время эвакуации была утрачена. Впрочем, как и авторский интерес к ней.
…Связи с томичами сохранились на всю жизнь. Уже в бытность председателем секции классической филологии Всесоюзного научно-методического совета по высшему филологическому образованию (возглавлял ее 12 лет!), Андрей Александрович с особым почтением и любовью относился к Элизе Федоровне Молиной – профессору, образованнейшему лингвисту, которая заведовала кафедрой классической филологии и общего языкознания Томского университета. Ведь именно на этой кафедре Андрей Александрович в полную силу начал преподавать дисциплины, ставшие впоследствии делом всей его жизни…
В 1944 году поступил в докторантуру в Москве. Одновременно преподавал новогреческий язык в Высшей дипломатической школе Министерства иностранных дел СССР.
После освобождения Киева семья Белецких переехала в столицу Украины. Тут в 1950 году Андрей Александрович завершает докторскую диссертацию и успешно защищает ее в Москве. Через два года выходит монография "Принципы этимологических исследований".
Руководя кафедрой в КГУ, на общественных началах работает в Институте языкознания и в Институте археологии АН УССР.
Но возможность свободных лингвистических публикаций открылась перед ним лишь после знаменитой дискуссии 1950 года, когда был поколеблен незыблемый авторитет академика Н.Я. Марра. Однако тут – не место для перечисления всех работ А.А. Белецкого: это уже сделано в специальных статьях. Тем более, что и невозможно перечислить, назвать все гуманитарные интересы этого удивительного человека и многогранного ученого. Лишь за последние пять лет своей жизни он подготовил фундаментальные исследования: "Топонимика Крыма", "Говоры греков на территории бывшего СССР", "Этимологические этюды", "Мифология народов дальнего Востока", учебник по языкознанию "Речь о языке" (который читается как приключенческий роман) и многое другое. Пока издана лишь последняя из названных работ. Остальные ждут издателей…
В доме Белецких (сначала на Крещатике, а затем – на Русановке) всегда была открыта дверь для тех, кто нуждался в поддержке и добром слове. Не говоря уж о знаниях. Одинаково радушно принимали тут и иностранного дипломата, и начинающего поэта, и робкого студента-первокурсника. Бывали здесь Юнна Мориц, Иван Драч, Иван Дзюба, Юрий Щербак, Виталий Коротич, Мирон Петровский, Вадим Скуратовский и еще многие тогда молодые, имена которых теперь известны всем. И привечали их тут и в самые неласковые дни их жизни – во дни гонений.
Понятно, что начальство не жаловало Андрея Александровича и Татьяну Николаевну: в жизни их было немало "черных периодов". И еще печальней то, что коллеги по кафедре не всегда осмеливались поддержать, защитить своих наставников. Но супруги не сдавались, не отступили ни разу.
Еще более грустно и даже трагично другое. Как верно заметил однажды Вадим Скуратовский, "Андрей Александрович Белецкий, гениальный лингвист и глобальный ученый, современным обществом оказался востребован, в лучшем случае, наполовину".
…В один из самых нелегких периодов своей жизни Андрей Александрович предложил Киевскому университету купить его личную библиотеку. Реакции не последовало. Тогда он предложил библиотеку в дар родному вузу. В ответ – снова молчание. И лишь после этого профессор обратился к грузинским коллегам…
Через некоторое время из Тбилисского университета приехали библиографы и с благодарностью приобрели уникальное собрание. И тогда у Андрея Александровича появилась реальная возможность купить домик в Буче…
Именно тут завершил он перевод на украинский язык "Историй" Геродота, снабдив бессмертный труд "отца истории" предисловием, исчерпывающими комментариями и примечаниями.
А в самые трудные дни Андрею Александровичу помогало чувство юмора – прирожденное чувство юмора гармоничного интеллектуала. Так, семье Белецких, к сожалению, пришлось вдосталь общаться с медиками. Как-то даже обратились к модному экстрасенсу. Но, увы, не помог…
После очередной бесполезной встречи Андрей Александрович горько усмехнулся и сказал: "Ну разве это экстрасенс?! Нет, это – какой-то экстранонсенс!"
В конце 40-х годов абсолютно все студенты-филологи должны были заниматься "военным переводом". И когда декан факультета обратился к профессору с вопросом, изучают ли проблемы военного перевода студенты-классики, Андрей Александрович, имитируя полную серьезность, ответил: – А как же! Как раз сейчас мои студенты переводят "Записки о Галльской войне" Гая Юлия Цезаря". И декан был удовлетворен.
В период, когда в университете развернулась кампания борьбы "за каждую учебную секунду", Андрей Александрович однажды задержался в Академии наук. И был встречен у дверей аудитории проректором, строго вопросившим: – Как же это Вы так, уважаемый профессор Белецкий, опоздали на целых четыре минуты!
Андрей Александрович в шутливом отчаянии развел руками и сказал: – Помилуйте, ну как я могу опоздать на свою собственную лекцию?! Когда я прихожу, тогда она и начинается!"
Вечером 10 апреля 1995 года профессор, как всегда, направился в кабинет, чтобы сделать традиционные дневниковые записи. Но до стола не дошел. Смерть наступила почти мгновенно.
…Остались десятки школьных тетрадей, исписанных его рукой: непревзойденный каллиграфический почерк ученого, такой же неповторимый, как и он сам. Да, все редакции спокойно принимали его рукописи (именно РУКОПИСИ), не требуя машинописного варианта. Ибо это были современные манускрипты в самом высоком значении этого слова.
Вспомнился еще и такой эпизод. Волею судьбы (а точнее, – подчиняясь служебным интересам мужа-предпринимателя) оказалась в Киеве наша зарубежная коллега Патрисия Амабель Сакони – испанка итальянского происхождения, живущая в Аргентине.
Написав диссертационную работу по идиллиям Феокрита (вспомните Евгения Онегина, который "Бранил Гомера, Феокрита"), Патрисия решила защититься в Киевском университете. И я был приглашен быть одним из оппонентов.
Молодая испанка высказала пожелание, чтобы ее диссертацию прочел Андрей Александрович. И, если сможет, выступил на защите. Но ни желания, ни сил ехать в Киев, Учитель не имел. И даже на просьбу Патрисии – разрешить ей приехать в Бучу для беседы – сперва ответил отрицательно. Мотивируя свой отказ тем, что, мол, давно уже не говорил по-испански. А изъясняться с гостьей на чужом для нее языке (немецком или английском) считал просто неприличным…
Пришлось мне мобилизовать все свои дипломатические способности. И в конце-концов Андрей Александрович согласился. После того, как я напомнил профессору, что, между прочим, первая его научная публикация (еще в 1935 году) была посвящена творчеству Лопе де Вега. И в условленный день мы сели в машину (Патрисия, переводчица из Интуриста, профессор Ф.А. Никитина и я) и муж диссертантки повез нас в Бучу.
Первые минут десять "обе высокие разговаривающие стороны" чувствовали себя немного скованно, однако разумные речи и приятная внешность диссертантки сделали свое дело. Андрей Александрович ожил, оттаял и заговорил на языке Сервантеса и Веласкеса, с каждой минутой все более воодушевляясь. А когда он напамять стал читать целые сцены из Fuente Ovechuna ("Овечий источник") Лопе де Вега, Патрисия вдруг упала на колени и, молитвенно воздев руки и с обожанием глядя на Учителя, воскликнула: "Потрясающе! Даже у нас в Аргентине никто так прекрасно не говорит по-испански!"
А потом Андрей Александрович дал "добро" на защиту, написав лаконичный отзыв.
…В последние годы – полуслепой и полуглухой (очень неохотно порой все же пользовался слуховым аппаратом), Андрей Александрович Белецкий слышал и видел все гораздо лучше, чем тысячи его абсолютно здоровых современников. Ибо не только видел и слышал, но и прекрасно понимал. И не терял веры в жизнь, которую очень любил. Несмотря на всю неустроенность и жестокость этой самой жизни. И как-то не получается думать об Андрее Александровиче в прошедшем времени. И высочайшее счастье – иметь такого Учителя. Который остается учителем навсегда.
И сегодня, через шесть лет после его смерти, это стало особенно ясно: не к кому в Киеве обратиться с вопросами, на которые мог ответить лишь он один, только он…
"Музейний простір України"
